Челябинский Монтессори-эффект

Как желание растить свободных людей превратило уголок в чужой игровой комнате в образовательный холдинг, состоящий из детского клуба, сада и средней школы.

Шестого января директору челябинской частной «Школы разума» позвонил папа ученика, который работал по соседству с учебным заведением. После этого Олеся Астафьева срочно выехала в школу. Когда она открыла дверь класса, ей в лицо ударил пар — такой плотный, что невозможно было разглядеть, куда наступаешь. И горячий — только набросив на лицо куртку, Олеся смогла пробраться к окну, открыть его и через несколько минут рассмотреть, что происходит.

Она увидела воду на полу, обвалившийся в нее «армстронг», разбухшую мебель, накипь на стенах и сварившиеся растения. Как оказалось, за 12 часов до этого в помещении прорвало трубу с горячей водой — температурой около 80 градусов.

Поднимавшийся пар конденсировался на потолке и лился оттуда литрами, повреждая стены, светильники, компьютеры, принтеры, книги, карточки с упражнениями, Монтессори-среду. Последнее — самое страшное.

И дело не только в том, что Монтессори-материал очень дорогой — почти любая деревянная «штучка» стоит от трех тысяч рублей. Как написал в соцсетях потом кто-то из сочувствующих педагогов, масштаб катастрофы может понять только тот, кто создавал это руками, «медитировал над каждой деревянной полочкой, тащил из всех поездок чемоданы кувшинчиков, ложечек, салфеточек, ночами печатал, ламинировал и вырезал тысячи карточек».

На сигнал SOS быстро откликнулись родители школы. Уже через 20 минут первые добровольцы в сапогах-«луноходах» вычерпывали воду — как посчитали позже, ее там было примерно 14 кубометров, то есть, 14 тысяч литров.

В аварии полностью были уничтожены парты, мебель, компьютеры, двери, большая часть материалов и библиотеки.

В этот и последующие дни абсолютно все мамы и папы учеников (которые платят за обучение в этой частной школе немаленькие по меркам Челябинска деньги) приходили в школу — с ведрами, тряпками, красками, утюгами, лопатами, отвертками, тепловыми пушками, ламинаторами.

Они демонтировали и монтировали мебель, носили в ремонт технику, сушили утюгами книги, вырезали новые карточки, оттирали стены и пол «кока-колой», которая, как выяснилось, действительно растворяет ржавчину.

Вторая волна помощи пришла от Монтессори-сообщества. После поста Олеси в соцсетях, в котором она просто поделилась своими переживаниями и не просила о помощи, коллеги из разных городов стали присылать книги, материалы и деньги. Только за двое первых суток поступило почти 140 тысяч рублей, что позволило уже на второй после аварии день заказать новую мебель.

Восстановить школу помогали десятки людей, и через неделю в ней снова начались занятия. «Рождественское чудо», — говорит Олеся. Меня не устраивает это объяснение.

Завуалированный успех

Авария произошла за две недели до того, как мы с Олесей договорились о встрече. «Знаю, что вас интересуют коммерчески успешные проекты, но не смогу порадовать вас картиной блистательных финансовых достижений, — сразу предупредила она. — По большому счету у нас нет прибыли. Я и еще двое соучредителей просто получаем зарплату».

Конечно, киваю я. Даже и без денежной составляющей, мне хочется разобраться, как частный, платный центр смог завоевать настолько большой авторитет у коллег и главное — родителей, что они отвлеклись от долгожданного новогоднего отдыха и занялись ликвидацией аварии.

Но про себя думаю, что факты говорят совсем не об отсутствии коммерческого успеха. История детского центра Олеси началась в 2009 году, когда она и ее партнеры начали проводить занятия по методике Марии Монтессори в помещении чужой игровой комнаты. Их первоначальные вложения составили около 200 тысяч рублей.

Сейчас уголок в игровой разросся до целого образовательного холдинга, куда входит Монтессори-клуб «Выше Радуги», группы кратковременного пребывания, ясли, детский сад полного дня и начальная школа.

Занятия проводятся в пяти помещениях. Одно из них — площадью около 300 квадратных метров, это оно было затоплено. Остальные четыре — по 140 метров. Инвестиции в запуск каждой новой площадки составляли около миллиона рублей.

Все это было сделано, в основном, из заработанных денег, хотя несколько раз, чтобы «перебиться» приходилось брать займы и кредиты.

Цена посещения яслей, сада и школы по челябинским меркам высокая — более 17 тысяч рублей, а в городе 35 тысяч считаются уже хорошей зарплатой.

Как привлекают таких ВИП-клиентов? Никак. В ясли, например, стоит очередь, куда детей записывают с рождения.

А еще ребенка не примут ни на занятия, ни в ясли, ни в ГКП, пока родители не прослушают шестичасовой платный семинар по Монтессори-педагогике. Шестичасовой. Так что родителям надо еще постараться, чтобы отдать свои деньги.

Похоже ли всё это на описание компании, у которой нет коммерческих достижений? По-моему, нет. Мне кажется, что финансовая сторона вопроса мою собеседницу и её партнеров просто не сильно интересует. А бизнес-успех пришел «случайно», как побочный эффект от создания ценного, первоклассного продукта.

«Монтессори-педагогика нужна для того, чтобы помочь ребенку не потерять себя»

Олеся, вы по образованию программист. Как получилось, что вы вдруг открыли Монтессори-клуб и школу?

Когда родился мой первый ребенок, дочка, я хотела найти ответ на вопрос, как правильно ее воспитывать, прочитала кучу книг и узнала о методике Монтессори. Я не поверила, что такое может быть и отложила эту книгу. Я даже рассердилась: ну как можно так нахально писать о чем-то несбыточном?

Что именно вас возмутило?

Там были слова: можно так воспитывать ребенка, чтобы он вырос очень самостоятельной личностью, свободно выстраивающей свою жизненную траекторию.

Было сказано, человеку присуща самостоятельность, и она, если её не придавить, проявляется во всем, в любом возрасте. Если это маленький ребенок — то в быту. Чем старше он становится — тем больше он выбирает свои образовательные маршруты.

Имелось в виду, что в итоге Монтессори-воспитания вырастает гармоничная, никем не испорченная развитая личность. Она растет, как дерево в степи: каким оно должно стать, таким и получается. В декоративном саду мы можем искусственно одну веточку закрутить так, вторую – по-другому. Да, со стороны это выглядит красиво, но дерево должно было быть не таким.

Меня это очень вдохновило. Мы же не знаем, каким должен быть другой человек. Более того, он сам это осознанно не всегда знает. Я всегда опасалась грубого вмешательства – со своей стороны. Наверное, поэтому я и не стала учителем сразу, хотя еще с шести лет зачитывалась мамиными книжками на тему педагогики и психологии. Ступить на дорогу учительства мне всегда мешал этот страх подавить чужую линию развития.

Я не знала, как этого избежать, и стала нормальным программистом. И вдруг я увидела, что, оказывается, можно такие методы применять к моему ребенку, что его веточку точно никто не закрутит в другую сторону. Дочка будет расти такой, какой ее создала природа, бог — для чего-то, для своей реализации. Меня вот это больше всего тронуло — что человек с детства может иметь незамутненный взгляд на себя и свое развитие.

Что это была за книга, как она называется?

Сейчас не вспомню название, что-то вроде сборника «Все о методиках раннего развития». Там были описаны многие методики. И что интересно, суть Монтессори была изложена очень точно, без вопиющих противоречий. А сейчас в книгах и в статьях в интернете очень много ложной информации. Берется какой-то незначимый аспект и говорится: вот для чего применяется методика Монтессори.

Например, говорят: если ребенок займется Монтессори – будет хорошо знать математику. Ну, в общем да, но это не главное. И если у родителей не убрать из головы эту идею «А как он все-таки знает математику?» — тогда мы не получим того ребенка, ради которого мы все это создали. Потому что родитель будет акцентирован на интеллект. А у ребенка, например, другая сильная сторона — музыка или физкультура.

Точно. Как мама подтверждаю, что действительно трудно абстрагироваться от того, как твой ребенок знает математику, особенно сын. Девочка, допустим, может иметь гуманитарную или творческую профессию, а мальчику без точных наук — куда?

Мы все выросли в системе, основанной на других ориентирах. Я сейчас постоянно сравниваю школы в России и в Германии, Австрии. Интересно, что, хотя Гитлер приказал сжигать книги Марии Монтессори, именно там сейчас много сильных школ. И само движение более развитое, чем в Италии, откуда все началось.

Так вот, в российской традиционной школе гораздо быстрее темп обучения и больше объем информации, который должны усвоить дети. Ты обязан и это, и то, и все в большом объеме, и все быстро, и все непременно правильно.

У нас в школьной педагогике у ребенка по сути нет права на ошибку. Шаг влево, шаг вправо — тебя очень жестко наказывают за это. И люди в массе своей вырастают с убеждением, что ошибаться — это очень плохо. Лучше вообще не ошибаться. Но если ты совершил ошибку, сделай хотя бы так, чтобы этого никто не заметил. А еще лучше – ничего не делай. Кто не делает – тот не ошибается.

Многие говорят: «Вон на западе, да что они там учат в школах? А у нас уже в шестом классе проходят квадратные уравнения!» Нет, я тоже за квадратные уравнения. Вообще для извлечения кубических корней и квадратов есть такой красивый Монтессори-материал, от которого мы все «фанатеем».

Но если этим кичиться… Хорошо, квадратные уравнения. И что? Где у нас счастливое общество? Где у нас люди, готовые менять, преобразовывать страну на разных уровнях? Я вижу в этом прямую связь с выстроенной системой образования. Тебя всю жизнь учили делать только правильно. Ты вырос и боишься пойти не туда, боишься вообще что-то делать. Не понимаешь, куда ты идешь.

Это массовое явление в нашей стране. И я постоянно сталкиваюсь с ним в своей работе. Например, приходят люди, которые хотят работать в Монтессори-педагогике, но они ничего не делают, потому что страшно.

«Мне казалось, что профессия Монтессори-педагога выглядит так: стоишь в сторонке, а все занимаются»

Но это не про вас. Вы не побоялись заняться Монтессори-педагогикой и даже открыть свой центр.

Ну, честно говоря, если бы я в тот момент понимала, что предстоит делать, я не уверена, что решилась бы. Я и моя напарница часто вспоминаем свои рассуждения в то время и смеемся. Скорее всего, понимая реальный объем работы, мы остались бы дома и варили борщи, которые не сварили за все эти годы.

Дело было так. К своему удивлению я нашла в городе класс Монтессори и начала водить туда дочку. Потом подрос второй ребенок и я поняла, что хочу даже не столько обучать там своих детей, я хочу там работать.

Мне казалось, что эта профессия выглядит так: стоишь в сторонке, а все занимаются. Оказывается, чтобы произошло величие, описанное в теории, ты должен просто не вмешиваться.

И мне так хотелось стать Монтессори-педагогом, что я прошла обучение. По его окончании оказалось, в то время в нашем городе не было подходящей вакансии. Но все конечности, все места так чесались, что пришлось самой себя трудоустроить.

На обучении я познакомилась с одной девушкой — Еленой Щенниковой, которая впоследствии стала моей напарницей в проекте. Мы думали так: откроемся, будем работать понемногу. У меня вообще была идея, что я буду работать два раза в неделю вечером, две группы, вместе с дорогой это займет часа четыре, наверное. А остальное время посвящаю своей семье.

Наверное, именно на этом месте вы сейчас с Еленой громче всего смеетесь.

Точно. Я тогда не знала, что Монтессори-педагогика требует постоянного обучения. Ты вообще начинаешь ею жить, если это действительно твое. А если вдобавок мы рассматриваем свою деятельность как коммерческий проект, который как минимум должен сам себя окупать, начинаешь понимать:  «Ой, два раза в неделю — это что-то не то».

Это было постепенное становление как предпринимателя, как управленца, потому что мотивация изначально была другой. Я хотела работать именно педагогом.

Но вы же не могли совсем избежать мыслей о зарабатывании денег. Вам как минимум надо было закупать оборудование, платить аренду, ну и запускать рекламу по идее.

Все сложилось как-то само по себе. В Челябинске тогда открылась детская игровая. Это было давно, и все было внове. Это был проект челябинского сайта «Дети 74».

Цифры в названии сайта – это, наверное, автомобильный код Челябинского региона? Не год рождения детей?:)

Да. Руководительница сайта Аида Максимова знала меня и мою одержимость идеей Монтессори. Она мне сказала: мы хотим, чтобы в игровой что-то происходило, была «движуха». Мне кажется, что мы в этом с тобой совпадаем. Я ответила: «Еще как совпадаем».

Аида хотела мне помочь и поставила очень смешную оплату. Она сказала: «Олеся, я понимаю, что такое начинать. Это очень долго, трудно и безденежно. Давай ты мне будешь платить не аренду, а пятьдесят рублей с каждого, кто к тебе сегодня пришел».

Именно это помогло нам встать на ноги. Игровая была около 120 метров, и к ней прилегала еще маленькая комнатка. Там мы и поставили свои стеллажи с материалами. Но эта комната у них являлась банкетной.

Нормальная игровая всегда проводит дни рождения. И поэтому у нас была договоренность, что перед выходными мы обязательно уносим в подсобку весь материал вместе со стеллажами.

А иногда бывало, что в среду кому-то надо провести праздник. И мы в первый год, и во второй, такое бесчисленное количество раз переносили все свое добро — просто как «нечего делать», с закрытыми глазами все складываешь, штабелируешь. Это было очень интересное, веселое время.

Я помню свои первые открытия. Мы ввели правило, что родители могут привести ребенка на наши занятия только после того, как сами пройдут семинар по Монтессори-педагогике. Правда, бесплатный, но шестичасовой.

Да вы, наверное, всех потенциальных клиентов разогнали этим условием. Как вы на это решились?

Мы знали, что если родители не будут понимать происходящее на занятиях, наступит быстрое разочарование и потом пойдут рассказы «Ой, это не работает». Мама же не знает, почему используется именно такой материал, почему он такого размера, зачем. Все эти мелочи имеют значения.

На первый семинар ко мне записалось тридцать человек.

Неплохо. Как они про вас узнали?

Мы использовали только один метод – рекламу на том же сайте «Дети 74». Это у нас самый мощный родительский форум.

Семинар должен был состояться в детско-юношеском центре, где было много других секций — танцы, оригами. Мы час бегали по соседям, собирали стулья, чтобы все влезли. Но к нам пришли семь человек.

Для меня это было первое открытие. Как так? Записалось тридцать, пришло семь. Так бывает? Зачем они записались?

Но сам семинар прошел очень душевно, с большим взаимообменом.

«Мы подумали: ну что нам до сентября сидеть? Ну какая разница? Давай в мае откроем»

А из этих семи сколько начали заниматься?

Записался один. Остальные тоже записались, но как-то неконкретно. Просто дело было в мае.

Ну тогда понятно. Здесь даже самый душевный взаимообмен вряд ли помог бы. А почему в мае?

Просто обучение было в марте, в апреле мы его закончили и подумали: ну что нам до сентября сидеть? Ну какая разница? Давай в мае откроем.

Так сложилось, что в нашей с Леной паре я более рисковый человек, она более продуманный. Если меня несет куда-то не туда, Лена остановит. Но иногда бывает, что мы с ней вместе: «Ну что, прыгаем?» — «Ну давай». Так было и в тот раз.

И оказалось, что это очень хороший вариант, потому что не спеша, по одному ребенку, мы приобретали свой опыт. Мы прошли очень хорошую школу.

Были и другие семинары. Так мы потихонечку лето отработали. Было действительно два занятия в неделю по вечерам. А группы были такие: один ребенок приходит на занятие, а мы вдвоем с Леной его сопровождаем, и еще его мама. А в другой группе – двое детей.

Надо сказать, что монтессорийское занятие очень сложно вести в малой группе. Это как если бы в театре тридцать актеров играли для одного человека. Нет ориентира, других эмоций. И зрителя придавливает ощущение «Это что, все для меня?» Такая ситуация не очень хорошо влияет на детей, неуютно так.  Поэтому мы были очень рады, когда этот период прошел и стало по двое, трое, четверо деток.

Я так понимаю, что вы полностью были погружены в преподавание. Вы не переживали о том, что надо было зарабатывать, возвращать вложенные деньги?

У нас не такие уж большие вложения были. Материалы нам предоставила еще одна девушка, с которой мы сначала тоже хотели быть соучредителями. Позже мы увидели, что немного по-разному видим педагогику Монтессори, и расстались, выкупив эти материалы. И была некоторая сумма денег – около 200 тысяч рублей, на которую надо было заказать стеллажи, стулья, столики.

Откуда к вам стали приходить клиенты?

Я читаю ваш форум, Зарина (https://bestbabyclub.ru/forum), и вижу, что пишут другие руководители. «О, у нас работает расклейка по лифтам», «У нас личный обход дворов». Мы тоже это пробовали в первое лето – листовки клеили, ходили и разговаривали с родителями во дворах. К нам относились очень недоверчиво — ходят какие-то «свидетели Иеговы», что-то рассказывают.

Мы решили, что следующим этапом закажем баннер. Только ждали, пока наберется достаточно денег. И тут мы познакомились с девушкой, которая была руководителем пиар-службы нашего ведущего новостного сайта.

Она на нас посмотрела и сказала «Вы сами-то знаете, что делаете потрясающие вещи?» С ее слов получалось, что это даже более круто, чем мы сами о себе думали.

Она спросила, не нужна ли нам какая-нибудь помощь. Да, нужна, — ответили мы. Мы расходимся с одной из учредительниц, оставляем ей название, и нам нужно другое. И мы мучаемся — то ли «Жирафиком» назваться, то ли «Подсолнушком». Она говорит: «Давайте я вам проведу трехчасовой ликбез. Возможно, вам в жизни это поможет».

Мы потом еще долго благодарили ее разными способами, предоставили ее ребенку на длительный срок занятия бесплатно, так как у нас не было денег рассчитаться за такие ценные знания. Мы увидели, что не можем быть «жирафиками» и «подсолнушками», так как название должно отражать нашу концепцию. Она нас просветила по поводу целевых аудиторий, мы впервые создали их на бумаге.

И мы увидели сами, что мы очень долго оплакивали бы баннер горючими слезами, это вообще не наш канал продвижения.

Насколько я понимаю, именно тогда вы выбрали название «Выше Радуги». А почему баннер вам не подошел? 

Баннер подходит для традиционного детского центра, с занятиями по музыке или оригами, в который приходят «по месту жительства», потому что он близко. А мы особенные и странные. Нас выбирают немногие, к нам приходят совсем не потому, что мы рядом. Поэтому у нас равномерное распределение клиентов по городу – и они к нам, в основном, ездят, а не ходят.

Когда нам на вводном семинаре родители говорят: «Да мы живем в соседнем подъезде», мы сразу напрягаемся, потому что этот человек выбрал не нас. Он пришел потому, что близко. А мы же сложные. С нами работать надо, в нас вникать. Скорее всего, он с нами не останется надолго.

Вы поняли, что от баннера надо отказаться, а вместо него что?

Мы продолжили общение на сайте «Дети 74». Этого оказалось достаточно, потому что скоро заработало сарафанное радио. Тогда еще не были развиты соцсети. Сейчас у нас основное общение и информирование идет через них.

Но и тогда, и сейчас во всех статьях и иногда выступлениях мы не себя «пиарим», а рассказываем о методике Монтессори, о ее возможностях. И если человек заинтересуется, то он, конечно, узнает, что почитать. А может быть, он именно к нам захочет.

А как вы описали свою целевую аудиторию?

Мы выделили две группы. Первая — молодые продвинутые мамы, занимающиеся саморазвитием и самообразованием. Вторая — мамы взрослые, часто имеющие детей-подростков. Они получили свой опыт воспитания и образования на первом ребенке и точно знают, что с малышом хотят все сделать иначе.

«Ребёнок, которого записали на первое же наше занятие, был с ДЦП»

Выглядит так, что ваша аудитория не слишком многочисленная.

Была еще одна группа родителей, которую мы не рассматривали как целевую аудиторию, но они все равно к нам приходили. Так складывалось, что на заре существования клуба детям с особенностями в Челябинске было некуда пойти.

Им везде говорили: «Слушайте, мы не знаем, что с вами делать. Идите отсюда». Особенности были самые разные. Дети, которые посещали наши занятия, были с ДЦП, с нарушениями зрения, слуха, с аутизмом. Они к нам шли, потому что их нигде не принимали. Родителям этих деток как раз «гори синим пламенем ваши квадратные корни». Они просили: дайте моему ребенку побыть среди других детей. И не просто побыть — это можно сделать и на детской площадке, а именно в такой созидающей образовательной среде.

Существует коррекционное Монтессори-образование, Монтессори-терапия.  У нас нет этого направления. Мы всегда честно говорили родителям: «Смотрите, мы не коррекционщики. Но мы можем поместить вашего ребёнка в нашу среду к другим детям и относиться к нему так же, как к здоровому ребёнку. Если вы на это готовы, то не надо ждать от нас исправления каких-то особенностей этого ребёнка». Родители говорили, что на все готовы. И каждую из этих семей мы помним.

Работа с такой семьей — это всегда очень отдельный труд. Но я никогда не жалею, несмотря на все сложности и нравственный выбор, который приходится делать. И если бы нужно было повторить, я бы сделала так же, потому что это многое давало детям.

О каком выборе вы говорите?

Мы же совсем не знали, что делать с этим ребенком. Даже диагноз не очень понимали. Хотя ночами, конечно, читали о нем.

Мы просто стали миром, который принял этих детей. И этот опыт принятия в группе был очень важен для родителей. Мы чувствовали от них большую отдачу.

Потом в нашем городе появились места, где можно получить профессиональную коррекционную помочь. И они перестали так массово к нам приходить. Хотя сейчас у нас есть ребенок с очень тяжелым заболеванием – таких называют «дети-бабочки», у них вся кожа покрыта трещинами.

Казалось бы: трещины и трещины, что такого? Но оказалось, что любое прикосновение чревато болями, это какие-то бесконечные перевязки. Вся семья очень травмирована этой историей.

И вот уже несколько лет мы работаем с ней, сейчас ребенок подрос и перешел на новый этап, в группу с трехчасовым пребыванием. Там уже сложнее. Дети более скоростные: вдруг кто-то толкнет, тронет?

Поэтому мы всегда задавали себе вопрос: не навредим ли мы еще дополнительно? Но по обратной связи от этих семей мы понимаем, что решение было правильным.

Это одна сторона проблемы. Но есть и другая. Не все родители знают о диагнозе своего ребенка. Есть такие, которые не хотят ничего видеть и знать.

У второго же ребенка с особенностями, который к нам попал, родители были не в курсе. Мы сами заметили. Ни у кого из нас нет медицинского образования, тем более психиатрического. Но когда вы постоянно находитесь с детьми, видно типичное и нетипичное поведение.

Говорить ли такое родителям? Потому что если ребенку три года или больше, и они ничего не заметили, возможно, им не попался нужный специалист на пути. Но многие родители закрываются от этого. Всё что угодно, лишь бы это не слышать.

И вот у нас стоит выбор. Я понимаю, что сейчас скажу родителю, а он меня, во-первых, обзовёт по-всякому, скажет, что я «не профессионал, а ставлю тут диагнозы». По-человечески страшно получать этот негатив. И с точки зрения коммерции — это практически потерянный клиент, который еще долгие годы будет рассказывать знакомым, что «образования сами не имеют…»

Тем не менее, после нескольких бессонных ночей мы решили, что в интересах ребёнка мы будем говорить.

Пусть родитель нас проклянет, мы как-нибудь отмоемся от этого. А вдруг он нас услышит, на всякий случай сходит к специалисту? Вдруг он проведет такую работу над собой, что будет готов услышать диагноз? Это же означает, что он сможет начать корректировать своего ребенка не в пять лет, а раньше – в три года или даже раньше.

И таких ситуаций было несколько в нашей истории. Мы выбирали, что не должны молчать. А потом хоть трава не расти: что хотят, пусть то и делают.

Трава действительно однажды чуть не перестала расти. Было тяжелое расставание с семьей. Но мы знаем, что наша совесть чиста. Мы сделали для этого ребенка всё, что смогли.

«Мы сделали бесплатный семинар платным, и сразу стали приходить другие родители, исчезли критические вопросы»

Мне не дает покоя ваш шестичасовой семинар. Я ставлю себя на ваше место. Группы маленькие, занятие проводить трудно. Приходят клиенты, говорят «Возьмите нас», а я «Нет, уходите и сначала пройдите семинар». Они же могут и не вернуться.

Ой, с ним такая песня. Да, это было очень дерзко в то время, да и сейчас нас не все понимают. Многие не могут поверить «Вы что, действительно нас не возьмете, если мы не послушаем семинар?» Мы говорим «Нет, к сожалению, не возьмём».

Более того, сейчас мы его сделали платным. Долго не могли решиться на это. Но мы набирали опыт, поняли, что даем квинтэссенцию знаний о развитии ребенка, причем с градацией по возрастам. И честно говоря, уже не было сил проводить его бесплатно, энергообмен нарушился.

И знаете что? Родители очень обрадовались. Оказалось, многие недоверчиво относились именно потому, что он бесплатный.

Но что еще лучше — мы сразу же увидели другое качество родителей. Это то, чего мы совершенно не ожидали. Сразу исчезли какие-то критические вопросы, отнимающие много времени. Вопросы не на понимание, а на поспорить, вроде «Сейчас я вас выведу на чистую воду».

Разительно поменялось количество пришедших после семинара на занятие. А самое главное, мы на самих занятиях увидели, что это пришли другие родители вообще. У них другой способ общения с детьми.

Для нас как для коммерсантов это было такое удивительное открытие.

Но москвичи считают иначе. Они говорят: «Олесь, ты что? У нас такая конкуренция. Мы всех напугаем этим семинаром». И никто не решается делать обязательным обучение родителей. А я не понимаю, как они работают, если к ним приходят неподготовленные родители. Если клиент не понимает методику, он уйдет. Это не выгодно даже с точки зрения бизнеса. Но у них свой мир, у нас — свой.

Кстати, семинар — это не единственное условие, которое мы ставим. Например, в ясли мы не возьмем ребенка, родителям которого нужно просто освободить себе время. Сначала семья должна походить на занятия «Вместе с мамой».

А что у вас с конкуренцией? Вы ее ощущаете?

В Челябинске 7-8 Монтессори-центров. Это на самом деле немного для нашего города, я так думаю.

Олеся, вы говорите о своем Монтессори-центре как о странном, непонятном для большинства родителей. Но ведь был какой-то период, когда Монтессори-группа была в каждом втором детском центре и для многих родителей это имя стало почти синонимом раннего развития. Вы это не ощутили?

Да, но Челябинска это коснулось в меньшей степени, чем Москвы или других крупных городов.

Мы, конечно, очень расстраиваемся, когда видим какое-то недобросовестное Монтессори. Дело не в том, что они конкурируют с нами — просто они убивают саму идею метода. Да, куплена среда, но необученные родители, хуже всего — необученные педагоги.

Нам рассказывали про один франшизный клуб. У них есть первое, второе, пятое, десятое и «Монтессори». Занятие там выглядело так: по звоночку, по колокольчику все дети берут материал под названием «Просеивание через сито» и все дружно просеивают. Потом по звоночку они меняют вид деятельности.

Я понимаю, что для родителей это не похоже на традиционные способы развития ребенка. Там ему буквы и цифры показывают, а здесь какая-то другая деятельность. Но по своей сути это все равно традиционное занятие, потому что упражнения инициирует педагог. Он решает, где это будет происходить, как, кто твой партнер, когда все должно закончиться. Нарушаются все принципы Монтессори-педагогики. Ведь суть же не в каких-то конкретных заданиях. А в том, как это делается, для чего.

Очень часто нет разновозрастной группы, так называемой свободной работы. Нарушаются все принципы. Естественно, через какое-то время родитель уходит разочарованный и потом всем рассказывает. «Да был я в этой Монтенсори, такая ерунда получается!»

Монтессори-педагогика — это даже не раннее развитие, это вообще два разных термина. Они не могут в одном предложении находиться. Ну, если только с частицей «не». Но у многих именно это укреплено. А, раннее развитие.

«В традиционной школе дети очень быстро привыкают к тому, что мотивация — внешняя, а значит — их учеба больше нужна учителю»

Судя по тому, как вы разрослись, ваша линия поведения — информирование через интернет, обязательный семинар — все это приносит хорошие плоды. У вас пять помещений. Сколько детей у вас сейчас занимается?

Да, у нас пять помещений, но из них четыре находятся в одном здании. Так получилось, это не наш идеал. Лучше было бы иметь одно большое помещение с одним входом. И еще одно подразделение находится в другой части города.

Есть детский сад — в нем около 50 детей. Если считать с группами 0-3 «Вместе с мамой», группой «Тоддлер» (трехчасовое пребывание) и яслями получится, я думаю, около 230 детей.

В школе учатся 33 ребенка, из них трое — дети учредителей.

И вы сейчас уже везде платите полноценную коммерческую аренду?

Да.

Сколько вы зарабатываете?

На все подразделения, кроме школы, приходится около 1 млн рублей в месяц.

Выручка школы в этом году — около 450 тысяч рублей в месяц. Она стала окупать себя только в этом учебном году, на пятый год работы. До этого ее частично содержали другие наши площадки.

Сколько детей было в первый год работы школы?

В первый год — 9, потом — 13, потом — 19. В этом году мы наконец переехали в новое помещение и смогли принять 33 ребенка.

Особенность Монтессори-школ и дошкольных клубов — в том, что их нельзя запустить сразу на 40 человек, даже если ты опытный педагог. Нужно время, чтобы сформировался дух коллектива.

Вы говорили, что не берете ребенка в ясли, если семья не посещала занятия «Вместе с мамой».  А для школы у вас есть аналогичные условия? 

Сначала мы не брали в школу детей без опыта посещения Монтессори-клуба — не обязательно нашего, можно и какого-то другого. Но со  временем мы приобрели смелость и начали брать детей без опыта Монтессори. Но только в первый класс.

Почему только в первый?

В традиционной школе дети очень быстро привыкают к тому, что мотивация — внешняя. Раз учителя их стимулируют, одобряют или наказывают оценками — наверное, им это больше надо.

А у нас своим образованием ты занимаешься сам, это твоя ответственность. Есть программа, которую надо пройти за год. Учителя тебе могут помочь, но они не будут подстегивать тебя оценками. Каждый день ты должен выбирать и удерживать свои цели. Ты сам решаешь, каким предметом сейчас занимаешься, какой темой, с какой скоростью, будешь брать домашнее задание или нет.

И когда дети попадают к нам после обычной школы, у них происходит слом взглядов на мир. И на то, чтобы привыкнуть к нашей форме работы, нужно два года.

У нас был опыт, когда к нам пришла девочка во второй класс, вслед за моей дочерью. У дочки  был опыт посещения дошкольной Монтессори-группы, но в нашей школе она начала учиться только со второго класса, потому что до этого школы просто не существовало.

Первый класс она провела в лицее. А когда уходила, еще одни родители захотели отдать своего ребенка к нам. Как они сказали, им не нравилось то, что происходит в их дочке в обычной школе.

Ребенок пришел очень талантливый, по предметным навыкам успешный. Но были трудности в социальном отношении, и в том числе начались проблемы с мотивацией. Если бы она постаралась, она могла бы пройти годичную программу за полгода. Но она просто сидела над своим маршрутным листом, который у нас есть в помощь обучающимся, и не понимала «почему я должна это делать».

Мы объясняли: потому что это ты учишься, а не мы. И только к началу четвертого класса у нее произошло подлинное включение. Хорошо, что родители на все правильно реагировали. Они понимали, что над мотивацией надо работать сейчас, потом будет поздно.

В случае перехода из обычной школы в Монтессори родители должны не на словах, а на самом деле принимать, что да, у ребенка будет адаптация два года. И неизвестно, чем это закончится. Проснется ли у него внутренняя мотивация? Это рискованная поездка именно для родителей. В этом смысле традиционная школа гораздо безопаснее – там все более  предсказуемо.

А обратный переход как дается детям? У вас же школа только до 12 лет, а потом детям надо будет учиться в традиционной школе?

Да, наша школа до недавнего времени существовала только как начальная. И только в этом году мы рискнули сделать до 12 лет. Наши выпускники от нас не ушли: они остались на 5 класс и будет еще шестой. Что будет дальше — мы пока не знаем.

Те дети, которые выпускались до этого года, в обычной школе мигом начинали таскать пятерки. Их уровень подготовки нормальный, где-то даже превышает норму. Это на первых порах. Дальше происходит разное. Кто-то сохраняет свой уровень, кто-то незначительно снижает — я считаю, это уже относится не к нашей школе.

Но это предметный уровень, а есть еще субъектный. Получилось ли у нас что-то заложить в этой личности? Для этого мы проводим опросы родителей. Что-то удается сформировать, но для полного формирования все равно нужен полный цикл, до 12 лет. Тогда уже психика устойчивая, к 13 годам формирование личности завершается. Можно отпускать ребенка смело.

И все же, как дети вписываются в новую школьную систему, где правила другие, мотивация внешняя, надо слушаться?

Это вопрос, который больше всего волнует родителей. Но это иллюзия, что Монтессори – жизнь без правил.

У нас правил больше, чем в любой школе, да они еще меняются постоянно, потому что дети сами их меняют. У нас есть коллективные правила, которым мы все следуем. А если кто-то нарушает, тогда мы предлагаем правило пересмотреть.

Наоборот, я родителям говорю: если вы ожидаете, что тут оранжерея, вы ошибаетесь. Монтессори – это школа стрессового обучения. Я полушучу. Но на самом деле когда дети попадают в обычные школы после нашей, у них камень с плеч падает.

Всю нагрузку, которую мы им создаем, в традиционных школах забирает учитель. Если кто-то другой решает, чем тебе надо заниматься, — жить-то проще. Это и по времени гораздо менее затратно. И они сначала там: «Вау, как легко стало жить!»

А что касается внешних, режимных правил, типа «Учитель заходит — надо встать», у нас такого нет, потому что в каждый момент времени все заняты своим делом. И следить за тем, что кто-то зашел, — нереально. Но кто замечает — здоровается.

Вообще Монтессори учит, что в каждом месте есть свои правила. Нужно узнать, какие там правила и следовать им. Поэтому для наших детей нормально, что в разных местах разные правила.

Расскажите внешнему человеку, как выглядит учеба в вашей школе. Все дети занимаются в одном помещении? Существует ли расписание?

У нас совершенно безумное расписание, оно висит на стене и вклеено в дневнике детей. Там указано, какой класс что делает.

Дети приходят к 8.30. У них есть общий момент — например, «круг радостных встреч», на котором они делятся впечатлениями за выходные. Завтрак тоже единовременно проходит. Дальше — по расписанию.

В нашей школе есть разные виды уроков. Бывают традиционные занятия с фронтальной формой работы, когда приходит учитель и проводит урок английского языка со вторым классом, например.

Параллельно существует традиционно монтессорийская форма, так называемая свободная работа. Это вообще другой формат. Ты посидел сначала с дневником, выполнил планирование, сориентировался, что тебе делать. Например, выбрал русский, пошел прилагательными позанимался.

Потом ты решил попрыгать на математической арене, и в это время у тебя происходит работа в зоне математики. Потом ты видишь, что твои друзья занимаются перелетными птицами, и присоединился к ним.

Есть общешкольные мероприятия, например школьная дума, на которых мы собираемся и обсуждаем общие вопросы.

В любом случае временные блоки для каждого вида работы кратны 45 минутам.

И домашние задания дети берут только по желанию?

Мы попробовали жить вообще без них, и нам это тоже не понравилось. У детей тогда появилась установка: школа отдельно, в ней хорошо, весело, а потом остальная жизнь. Переступая порог, можно вообще забыть, что происходило в школе.

Сейчас у нас для всех есть обязательные задания. Раз в неделю ты должен выучить стихотворение, потому что в пятницу у нас литературная гостиная. Также раз в неделю надо подготовиться к уроку литературного чтения – что-то прочитать, подготовить иллюстрацию, сделать театральную постановку по какому-нибудь эпизоду со своими товарищами.

И периодически возникают доклады по окружающему миру, тему выбирает сам ребенок. Например, «Где расселяются пингвины», «Какой самый гигантский вулкан на земле».

«Мы с самого начала решили, что с монтессорийской точки зрения правильнее — получить лицензию для школы»

Какая организационно-правовая форма у вашей школы?

Мы оформлены как некоммерческая организация, у нас лицензия на начальное образование. А пятиклассницы, которые остались, устроены на заочное обучение. Они фактически учатся у нас, но у них есть ориентиры из внешней школы, что когда сдавать.

И это хорошо, что именно в этом возрасте, не раньше и не позже, какая-то внешняя оценка. Но не оценка в качестве мотивации, когда учитель говорит, например: «Вообще пять, но ставлю четыре, так как ты можешь лучше».

Чем дети старше, тем больше они стремятся сравнить себя с каким-то идеалом, с другими, чтобы понять свой уровень достижений.

Вам легко далось решение получить лицензию и выйти на новый уровень взаимоотношений с государством, контролирующими органами?

У нас с самого начала была идея, что надо получать лицензию. Это правильно именно с монтессорийской точки зрения.

Как работают школы без лицензии? Фактически дети проходят программу в них, но юридически они прикреплены к обычным школам, оформлены на семейное образование, заочное обучение. И оттуда им диктуют график аттестации.

В этом случае нарушается принцип Монтессори – свободное движение в течение года. Конечно, все равно рамки ограничены годом. Но год – это большой промежуток, достаточный для того, чтобы там каждый нашел свою линию.

А если эти рамки ограничены даже четвертями, это уже гораздо сложнее. Ты начинаешь подгонять детей. Тогда в чем отличие от традиционной школы, если ты им постоянно говоришь, что им делать?

Вас сильно мучают бумажной работой, проверками?

Бумажная работа у нас как во всех школах. Чтобы держать документы в порядке, нужно жизнь положить. Я специально очень долго искала специалиста, который знаком со всей этой школьной документацией, и нашла его. Теперь у нас этим занимается отдельный человек.

Контролирующие органы нас не сильно мучают. Мне нравится то, что у нас в Челябинской области они дают время на разбег. Они приходили к нам с проверками, когда мы получали лицензию. Теперь они дают нам какое-то время, чтобы мы оперились, и дальше будут приходить по какому-то графику. На сайте министерства образования есть график плановых проверок, где можно увидеть, придут они в этом году или нет.

Когда мы получили лицензию, в первый же год к нам пришли, но всячески подчеркнули: смотрите, мы не будем смотреть ваши сетевые журналы, учитесь пока этому. А покажите нам ваши основные документы: правильно ли у вас оформлены дети, правильно ли у вас заключены трудовые договора, есть ли договора на организацию питания. Это было тоже хлопотно, но мы поняли, что нас проверили по минимуму.

Трудно было получить лицензию?

Да, это было хождение по мукам. Мне показалось, что оно сократило продолжительность моей жизни лет на пять.

Приносишь подготовленный пакет документов в департамент образования. Доходит до первой же ошибки: в пожарном разрешении у нас была небольшая ошибка в адресе. Ты бежишь исправлять этот адрес. Приехала на место, а там: «однако за время пути собачка могла подрасти». Теперь это подразделение таким вопросом не занимается, оно вообще расформировано. Надо идти к другим, а их главный начальник – в отпуске какого-то невероятного размера, а его зам ничего не знает. Я говорю: это же просто секретарская ошибка, может кто-то перепечатать? Нет, мы вас заново будем проверять.

Записаться ты можешь только на определенные дни – вторник и четверг. В эти дни есть очень много других людей, директоров и завучей других школ, которые тоже хотят проверить свои школы. Там очереди. Ты можешь в следующий раз попасть на прием через полтора месяца. За это время может устареть какой-то из твоих документов, теперь надо им заниматься.

Меня сейчас родители спрашивают, будет ли у нас лицензия для средней школы. Я говорю: в следующей жизни.

«Наши педагоги сами оплачивают половину своего обучения. Мы считаем, что человек должен и сам в него вкладываться, иначе мотивация не такая высокая»

Сколько учителей работает в школе?

В школе 19 учителей, часть из них – Монтессори-педагоги, их 6 человек, включая меня. Остальные – приходящие педагоги. Учителя по ТРИЗ, физкультуре, информатике, — это все разные люди.

Так много! Один учитель примерно на двух учеников.

Да, много учителей и большие затраты. На зарплату уходит 350 тысяч. И еще наши педагоги бесконечно где-то учатся. В прошлом году мы с ведущим педагогом школы были на обучении в Москве, за весь курс заплатили по 220 тысяч за человека — это без учета перелетов, проживания.

Бывает и не такое дорогое обучение. Но во всех наших подразделениях — 25 Монтессори-педагогов. И если мы хотим хотя бы четверых отправить на конференцию, участие в которой стоит 6 тысяч, набирается ощутимая сумма.

А что делают Монтессори-педагоги со школьниками?

Они выступают в роли тьюторов, выдерживают образовательную линию класса в целом и данного ребенка в частности.

Они принимают участие в планировании, подведении итогов дня, когда все садятся в круг и говорят: а я сегодня так продвинулся, вот мои результаты.

И еще демонстрируют материал, проводят монтессорийские мини-уроки, которые называются презентациями.

Они работают с детьми в группах, малых группах, индивидуально. Это подлинная тьюторская работа.

Где вы взяли аж 25 Монтессори-педагогов?

У нас в штате есть обученный лектор. Обычно, когда к нам приходит новый человек, мы его обучаем азам, на что нужно не много времени, и ставим на позицию «ассистент». Там уже видно, подходит человеку методика, или нет. Если да — учим дальше сами. Или можем отправить на обучение в Екатеринбург.

Вы оплачиваете обучение?

Если это наша с педагогом совместная инициатива, то оплачиваем 50 на 50. Мы считаем, что человек должен вкладываться в свою квалификацию, иначе мотивация не такая высокая. Дорога и проживание — тоже на педагогах.

Часть из них потом, к сожалению, уходит. Конечно, декреты — это у всех. Но у нас есть еще отдельная история. Монтессори-педагогика раскрывает не только детей. Она обучает тому, чтобы остановиться и послушать: а кто ты, для чего ты. Основная, высокая цель — быть в контакте с собой, слушать себя, трудиться на благо и гармонию мира.

Все мелочи, вся технология, которой мы следуем, — она для этого. Это всегда наш критерий. Мы работаем на эти цели? У нас ребенок в контакте с собой и с миром, или нет? Создали ли мы для этого условия?

Но аналогичные процессы происходят и со взрослыми. Невозможно кого-то к чему-то вести и самому при этом, не побоюсь этого выражения, духовно не развиваться. И духовно, и душевно, ты с собой постоянно проводишь работу.

И в этом процессе некоторые педагоги, наоборот, приходят к мысли, что «педагогика – это не мое», или «Монтессори-педагогика – это не мое». И получается такой процесс: ты взращиваешь педагога, а он дорастает до понимания, что педагогом не будет.

«Мне самой пришлось с третьим ребенком встать в очередь в наши ясли»

Олеся, о вашем проекте мне рассказала Ирина Долгополова, которую, возможно, наши читатели знают по сайту Лены Даниловой. Она мне сказала: чтобы попасть к вам, родители записывают ребенка в очередь с рождения. И сама записала своего сына. 

Это правда. Более того, мне самой пришлось встать в эту же очередь со своим третьим ребенком. Когда он родился, я позвонила в наши ясли и сказала: «Вы помните, что мы к вам через два года придем?» А они мне говорят: «Да, но ты помнишь, что должна в группу «Вместе с мамой» сначала походить?»

Я им сказала «Спасибо, что не отправили меня на шестичасовой ознакомительный семинар!»

Вообще ясли организовывала не я, а другие соучредители нашей компании — Елена Щенникова и Ирина Кортель. Ирина присоединилась к нам спустя год после начала.

Как у вас распределены обязанности между соучредителями?

Я непосредственно руковожу школой и методической работой всей нашей организации. Елена занимается возрастом 3-6 лет, а также договорами с родителями и педагогами, должностными инструкциями, пожаркой, приказами — на ней вся документация кроме школьной, этим занимается отдельный человек.

Ирина курирует группы до трех лет, а заодно она администратор, на ней вся первичная коммуникация, обзвоны, плюс частично бухгалтерия. Мы себя называем так: я — идеи, Лена — финансы, Ирина — администрация.

Я вообще не понимаю, как можно Монтессори делать в одиночку, а так чаще всего и происходит — судя по тому, что я вижу вокруг. Но это же такой объем работы! Без Елены я бы точно ничего не начала, и мы были очень счастливы, что к нам присоединилась Ирина.

Ну и к тому же они вас как маму снабдили хорошими яслями.

Да, я получила этот продукт просто как мама. И мне очень нравится всё, что там происходит. Дети находятся там с 8.30 до 16.00, спят, гуляют, у них есть Монтессори-занятия.

Моему младшему ребенку два с половиной года. Он пошел в ясли, когда ему был год и восемь месяцев. А месяца четыре назад произошло то, что меня просто поразило.

Он был дома и после купания решил, что ему пора гулять. Вообще я и раньше видела, что он очень самостоятельный, живет своей жизнью, знает, что ему надо, и это делает.

Но он же надел на себя всё, вплоть до комбинезона, застегнув шапку и сапоги! Еще и резинку на эти сапоги натянул, которая снизу от комбинезона идет. Я обнаружила, что он стучит в дверь, которую я должна открыть, потому что он куда-то собрался.

И это меня поразило. Меня, представляете, которая столько лет педагогикой занимается! Просто мои старшие дети пришли в Монтессори гораздо позже: старшая дочка почти в пять лет, а сын — почти в три. Я другими делами занималась, вела занятия, с ними не ходила в группу «Вместе с мамой». Короче, «сапожник без сапог».

Только с третьим ребенком наконец-то походила в группу «Нидо» от нуля до года. И  потом отдала его в ясли.

И тут я увидела «Монтессори-эффект» на своем ребенке — не как педагог, а как мама.

Скажу, что как мама я была потрясена!  Как будто не я столько лет все это делала. Ничего себе, работает! Бывает же такое!